ЧАНЬ [кит. chan/чань — сокр. форма (первый из двух иероглифов — см. Илл. 59) от чаньна (channа), являющегося транскрипцией санскр. dhyana; яп. zen/дзэн], оригинальная (китайская) форма буддизма, изначально представлявшая собою органический симбиоз индийского (буддийского) и китайского (даосского*) духовных учений и ориентирующая последователя на достижение так называмого просветления (или, в конечном счете, — на постижение невыразимой Истины бытия) путем особых духовных и физических практик на основе углубленного созерцания и освобождения сознания от праздного или формального/формообразующего мышления; основной принцип Ч. — «Не полагаться на слова и писания!»; // к специфически китайским методикам чаньского физического тренинга относится и так называемое ушу (в др. вариантах — гунфу или кунг-фу). (См. также ДЗЭН)


*   Впрочем, если попытаться определить гносеологические корни базового (и безусловно китайского по интонации и происхождению) текста даосизма, называемого “Даодэцзин”, то окажется, что они также ведут в Индию, к Ведам или, если точнее, – к “Упанишадам”.

Илл. 59. Иероглиф чань (китайск).

“Возникновение учения чань связывают с именем Бодхидхармы — Двадцать восьмого буддийского патриарха в Индии, который, согласно преданию, в конце V столетия поселился в Китае и стал Первым патриархом новой школы буддизма. Бодхидхарма, как утверждает традиция, принес в Китай ряд теоретических постулатов и необычный чаньский ритуал и практику. Духовную практику этот мыслитель понимал как сидячую медитацию при максимальном сосредоточении, лишенном зримых образов. Эта практика называлась цзочань бигуань — «сосредоточенно сидеть, уставившись [взглядом] в стену». <...>

В области религиозного ритуала Бодхидхарма произвел решите-
льное изменение. Отвергая существовавший в то время в буддизме пышный ритуал как форму общения с богом, он привнес в чань своего рода антиритуал, интимную церемонию, которая впоследствии получила наименование «чайной церемонии» и широко распространилась в Китае, а потом с особой силой — в Японии.

«Дух чань подобен вкусу чая»* — утверждал Бодхидхарма.


*   Другой вариант перевода этого афоризма Бодхидхармы – “Чай и чань одного вкуса”.

Приписываемый Бодхидхарме «Трактат о светильнике и свете» (кит. «Дэнь дянь цзи») содержит несколько мыслей, предопределивших характер философии чань, которая лишь позднее стала развитым, цельным учением. Он писал: «Передача истины вне писаний и речей, нет никакой зависимости от слова и буквы. Передача мыслей непосредственно от сердца к сердцу, созерцание собственной изначальной природы и есть реализация состояния Будды». Даже сама поэтическая, афористическая форма его сочинений стала для чань традицией. <...>

С именем Второго чаньского патриарха Хой-кэ (487—593) связано возникновение чрезвычайно важного элемента собственно чаньского поэтического обряда, так называемого ВЭНЬ-ДА (вопроса и ответа), раскрывающего диалогический и тем самым демократический характер чань как теоретической системы, особенно ярко противостоящей монологу, т. е. тирании одной, господствующей точки зрения, не допускающей сомнений или возражений. Исследователи считают, что оригинальные формы японской поэзии — МОНДО и КОАН — ведут свое начало от диалогов чаньских наставников со своими учениками. Непосредственно форму коана предопределил так называемый «общий ответ» (ГУНЪАНЬ) — способ решения парадоксальных задач в системе чаньского тренажа, выступающий обычно в гротескном сочетании слов. Гунъань (коан) выражает не частное мнение отдельного человека, а высший принцип, одинаково воспринятый всеми. «Слово гун — «публичный» — означает, что коаны прекращают частное понимание; слово ань — «отчеты о прецедентах» — означает, что коаны пребывают в согласии с буддами и патриархами... извлекшими слова из середины бессловесности и вычленившими форму из середины бесформенного.»*


*   Miura I., Sasaki R. “Zen Dust”, N.Y., 1966. Перев. автора цитаты.

<...> Начало школы коанов восходит к Нань-юаню (ум. в 930 г.), преемнику патриарха Линь-цзи (в третьем поколении). Он начал задавать изречения Линь-цзи как темы медитации.

Настойчивость при решении коана Р. Хакуин сравнивает с добыванием огня трением. Не должно быть никаких остановок! Чань вовсе не презирает языка, речи, это учение требует, чтобы слово исходило из первичного уровня реальности. В известном смысле ни одно учение не придает такого значения речи, как чань. Наставник в любой момент может приказать ученику: «Говори!» И, заговорив в ответ на этот внезапный приказ, ученик раскрывает перед наставником точную меру своей духовной зрелости. Не нужно ни говорить, ни молчать по-обыденному.

Чань постоянно борется с семантической функцией языка расчленять реальность на фиксированные, обладающие конкретным значением единицы*.


*   Т. е. именно с тем, чем занимается Сост. настоящего Словаря :).

Практика чань обычно начинается с парадокса чаньского мыслителя V в. Чжао-чжоу: «Обладает ли пес природой Будды? Нет». Это «нет» (кит. у [яп. му]) со временем приобрело почти магический смысл, подобный индийскому ОМ. Чжао-чжоу этим «нет», «ничто» старался разрушить бинарность сознания монаха, расчленяющего реальность на две единицы, и привести их к изначальному ничто, в котором нельзя отличить природу пса от природы Будды.

Идея тождества субъекта и объекта со всей определенностью философского постулата была выражена Третьим чаньским патриархом Сэн-Цанем <яп. Сосан> (ум. в 606 г.). Ему приписывается замечательная поэма «Доверие сердца» («Синь синь мин»), в котором выражена идея нерасчлененности субъекта и объекта. <...>

Практическая направленность мысли, утверждение действенности идеи только при практическом ее претворении отличало философского построения Четвертого патриарха — Дао-синя (589—651). Им разработана сложная система тренировки тела (и тем самым тренировки духа). Цель этой тренировки заключается в подготовке человека к состоянию озарения (санскр. самадхи, яп. сатори), которое понималось Дао-синем как определенное физическое состояние, диктующее характер духовного транса. <...>

Согласно учению чаньского наставника Хуан-бо (XI в.), есть три ступени этического поведения. На низшей люди выполняют предписания, надеясь на награду. На средней — предписания выполняются без всякого расчета на выгоду. Это ступень, к которой стремятся многие христиане, думая, что выше ничего не бывает. Но чань признает еще третью ступень: отсутствие всякой мысли о моральном и неморальном. «Это обычно смешивается на Западе с безразличием и равнодушием, — замечает Э. Стеджер. — Хотя, напротив, это сравнимо с безразличием бога, “посылающего солнце и дождь праведным и неправедным”. “Непредвзятость” было бы лучшим словом, чем “безразличие”.» <...>

Характер чаньского диалога раскрывает, по утверждению Т. Идзуцу, типично китайский склад ума, пытающегося схватить тот или другой аспект истины в реальной, конкретной, неповторимой ситуации. В этом смысле очень показателен диалог Дун Шаня с монахом, который спросил: «Что такое Будда?» И Дун Шань ответил: «Три фунта* льна». Учение чань, таким образом, отвергло попытку верифицировать Абсолют и истину. Патриарх Линь-цзи (VIII в.) требовал от учеников: «убей Будду», «убей патриархов», иными словами — убей бога. Он повелевал говорить не об Абсолюте, а о «трех фунтах льна», о «кипарисе во дворе», о «цветущей изгороди».


*   В оригинале, разумеется, фигурирует китайская единица измерения веса цинь.

Когда Юань-мэня (Х в.) спросили: «Что такое чистая дхармакайя*?» — он ответил: «Цветущая изгородь». Ду Шуня (VII в.) спросили о том же. Он ответил: «Когда коровы хорошо накормлены, и у лошадей полные желудки».


*   Санскр. dharmakaya = “тело дхармы” или “тело Будды”, высшее и тончайшее из трех “тел духовности” (два других — нирманакайя и самбхагакайя), подводящее буддийского аскета к порогу нирваны.

<...> Искусству чань чужды аналитические построения. Это не путь от Единого к множеству, а стремление воплотить истину одним ударом кисти, в одной линии, это путь от множества к Единому, от сложности к простоте. <...>

Важная идея в учении чань о соотношении слова и молчания получает следующую интерпретацию в популярной притче. Для вступающих в чань самое сложное — постичь, как без слов и не молча возможно воспроизвести истину. Учитель отвечает обычно сакраментальной фразой: «Птицы поют среди благоухающих цветов; где пение птиц — это слово, а благоухание — молчание, в котором пребывает истина».

Одна из самых известных историй в чаньской литературе связана с кардинальным вопросом. Этот вопрос прежде всего задается при столкновении с этим парадоксальным учением — так что же такое чань?

«Маленькая рыбка сказала морской королеве, — повествует притча:

— Я постоянно слышу о море, но что такое море, где оно — я не знаю.

Морская королева ответила:

— Ты живешь, движешься, обитаешь в море. Море и вне тебя и в тебе самой. Ты рождена морем, и море поглотит тебя после смерти. Море есть бытие твое.»

Чань подобно морю.» (ЗавадЕ)

Реклама